Ёй стояла перед зеркалом, ее волосы были заплетены в небрежный пучок (в дальнейшем – в булку), бросающий вызов гравитации. Солнце опускалось за горизонт, вливая теплый свет в окно. Она держала бокал с вином, его содержимое подмигивало ей, как озорная фея (на картине бокал остался за кадром, т.к. его красный цвет не вписывался в чёрно-серо-золотую цветовую схему).
– О, драма моей небрежной причёски и золотого часа! – Ёй задумалась вслух. – Как будто Вселенная сговорилась создать шедевр, но забыла отправить записку мне на волосы для согласования.
Булочка, почувствовав момент своей славы, стала выше. Видите ли, у неё были мечты – мечты стать героиней картин эпохи Возрождения или музой поэтического сонета. Но, увы, сейчас она застряла в ванной Ёй, окруженная бутылками шампуня и резиновой уткой.
– Посмотри на меня, – прошептала булка зеркалу. – Я – вершина непринужденной элегантности. Я говорю: «Эй, мир, я даже не прилагала усилий», хотя втайне знаю, что потратила пятнадцать минут, чтобы уложить каждую прядь на место.
Зеркало молчало. Оно видел много причесок – хвосты, косы и иногда даже маллет (что-то типа гавроша) – но этот пучок? Эта булочка была дивой.
Ёй отпила вина. «Знаешь, – задумалась она, – в этом хаосе есть искусство. Это как джаз для волос. Импровизированный и дикий».
Булочка мудро кивнула.
– Конечно, – согласилась Ёй. – И когда я закручиваю волосы в этот небесный вихрь, я направляю духи всех небрежных булок, которые были до меня. Они шепчут: «Ёй, ты не просто женщина; ты космический водоворот в изголовье кровати».
За окном загорелся лес. Ну, не в буквальном смысле – соседи как раз жарили шашлыки. Но Ёй нравилось думать, что ее булочка оказывает такое влияние на природу.
– Представь, – сказала Ёй, ее глаза сверкали, – если бы я вошла на модное торжество с этой булкой! Головы бы повернулись. Папарацци стали бы фотографировать. А булочка? Она бы пила шампанское и цитировала малоизвестных греческих философов».
Булочка слегка отрегулировала гравитационное притяжение: «Ах, да. Сартр однажды сказал: «В неряшливом пучке волос на голове мы находим и свободу, и экзистенциальную тревогу».
Ёй рассмеялась. «И Камю добавил: «Пучок восстает против резинки для волос, но жаждет признания».
Когда золотой час прошел, Ёй отвернулась от зеркала. Булочка последовала за ней, ее непослушные пряди потянулись к звездам. «За грязные булочки!» заявила она. «Пусть они навсегда бросят вызов гравитации и логике».
И вот, в ванной комнате, превращенной в сцену, Ёй и ее небесный пучок танцевали. Снаружи потрескивал лесной пожар, создавая идеальный фон для их экзистенциального вечера.
И если бы кто-нибудь в тот момент осмелился раскритиковать ее волосы, Ёй подняла бы бокал и сказала: «Этот пучок — всего лишь фон для распутывания моей души».
Потому что, друзья мои, жизнь слишком коротка для аккуратных пучков и разумных причесок. Примите хаос. Садитесь на метлу и вылетайте в окно. И помните: небрежные булочки приносят больше удовольствия, чем опрятные чёрствые сухари.
/
Yoi stood before the mirror, her hair twisted into a messy bun that defied gravity. The sun dipped below the horizon, casting a warm glow through her window. She held a wine glass, its contents winking at her like a mischievous fairy.
“Oh, the drama of a messy bun and the golden hour!” Yoi mused aloud. “It’s like the universe conspired to create a masterpiece, but forgot to send the memo to my hair.”
The bun, sensing its moment of fame, stood taller. It had dreams, you see—dreams of being the subject of Renaissance paintings or the muse for a poetic sonnet. But alas, it was stuck in Yoi’s bathroom, surrounded by shampoo bottles and a rubber duck.
“Look at me,” the bun whispered to the mirror. “I’m the pinnacle of casual elegance. I say, ‘Hey, world, I didn’t even try,’ while secretly knowing I spent fifteen minutes coaxing every strand into place.”
The mirror remained silent. It had seen many hairstyles—ponytails, braids, and the occasional mullet—but this bun? This bun was a diva.
Yoi took a sip of her wine. “You know,” she continued, “there’s an art to this chaos. It’s like jazz for hair. Improvised and wild”.
The bun nodded sagely.
“But of course,” Yoi agreed. “And when I twist my hair into this celestial vortex, I channel the spirits of all the messy buns that came before me. They whisper, ‘Yoi, you’re not just a woman; you’re a cosmic swirl of bedhead.’”
Outside, the forest caught fire. Well, not literally—the neighbors were just having a barbecue. But Yoi liked to think her bun had that effect on nature.
“Imagine,” Yoi said, her eyes sparkling, “if I walked into a fancy gala with this bun. Heads would turn. Paparazzi would snap photos. And the bun? It would sip champagne and quote obscure Greek philosophers.”
The bun adjusted its gravitational pull. “Ah, yes. Sartre once said, ‘In the messy bun, we find both freedom and existential angst.’”
Yoi laughed. “And Camus added, ‘The bun rebels against the hair tie, yet longs for validation.’”
As the golden hour faded,Yoi twirled. The bun followed suit, its tendrils reaching for the stars. “To messy buns!” she declared. “May they forever defy gravity and logic.”
And so, in her bathroom-turned-stage, Yoi and her celestial bun danced. The forest fire crackled outside, providing the perfect backdrop for their existential soirée.
And if anyone dared to criticize her hair, Yoi would raise her glass and say, “This bun is merely a backdrop for my soul’s unraveling.”
Because, my friends, life is too short for neat buns and sensible hairstyles. Embrace the chaos. Twirl. Sip wine. And remember: messy buns have more fun.
Добавить комментарий